Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
30.9.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[29-12-99]
Ведущий Илья Дадашидзе
"Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства". Статья 1 Всеобщей декларации прав человека. В этом выпуске: Программа "Человек имеет право" впервые вышла в эфир год назад, в декабре 1998 года. В сегодняшнем его выпуске мы бы хотели вернуться к некоторым из прозвучавших в ней за это время репортажам, продолжающим оставаться актуальными.
- Виктор Резунков о деле Александра Никитина. 29 декабря в Санкт-Петербургском городском суде оправдательным приговором завершился восьмой по счету процесс над капитаном первого ранга в отставке Александром Никитиным, экспертом норвежской экологической организации "Белуна". Радио Свобода неоднократно обращалась к делу Никитина. Предлагаем слушателям репортаж Виктора Резункова, прозвучавший в программе "Человек имеет право" 1 декабря 1999 года, когда последний процесс над Александром Никитиным только начинался. Виктор Резунков: Александр Никитин был арестован сотрудниками ФСБ 6 февраля 1996 года. Ему было предъявлено обвинение в совершении преступления по 64 статье Уголовного кодекса - "Измена родине в форме шпионажа". В основу обвинения легла глава Александра Никитина под названием "Катастрофы и аварии на атомных подводных лодках", напечатанная в докладе объединения "Белуна", "Северный флот. Потенциальный риск радиоактивного загрязнения Северо-западного региона". Десять месяцев Александр Никитин провел в следственном изоляторе ФСБ. Доказать его вину, даже несмотря на многочисленные уголовно-процессуальные нарушения в ходе следствия, не удалось. В течение четырех лет ФСБ совместно с Министерством обороны предъявляли семь раз новые обвинительные заключения Александру Никитину, и семь раз не смогли доказать его виновность. И вот, в эти дни в Санкт-Петербурге началось восьмое судебное разбирательство, где Александру Никитину предъявлено уже восьмое обвинительное заключение. Причем, и это заключение - опять, как и было до этого, - основано на нелегитимных приказах министра обороны, так называемых "секретных инструкциях". Причем, уже неоднократно доказано адвокатами эколога, что сведения, опубликованные Александром Никитиным в докладе "Белуны", уже были опубликованы в России задолго до выхода доклада. Более того, из материалов уголовного дела известно, что тотальная слежка за Александром Никитиным и другими авторами доклада происходила, как минимум, с июля 1995 года. Под контролем ФСБ находился каждый этап работы авторов доклада. Если бы ФСБ действительно заботилась о защите интересов России, она была бы обязана не допустить сбора ими сведений, которые не признаны ею секретными, и передачу этих сведений за рубеж. Поэтому не удивительно, что суд над Александром Никитиным привлек пристальное внимание правозащитных организаций всего мира. Исполнительный директор Международной хельсинкской федерации по правам человека Аарон Родос заявил. Аарон Родос (говорит по-английски). Виктор Резунков: "Очевидно, что Александр Никитин не может свободно выражать свое мнение. Однако, согласно даже российским законам, он имеет на это право. Суд продолжается довольно долгое время. Суд нарушает документ, подписанный ОБСЕ в Копенгагене - положения Европейской конвенции по правам человека. А использование секретного обвинительного заключения - это юридическая норма, которая использовалась, в основном, большевиками в советское время. Это заставляет задуматься, действительно ли Россия - страна, в которой правит закон. Мы очень надеемся, что дело будет закрыто, и оно закончится победой гражданина в борьбе против секретных спецслужб", - заявил исполнительный директор Международной хельсинкской федерации по правам человека Аарон Родос. С тем, что многолетнее преследование эколога Александра Никитина является вопиющим нарушением прав человека, согласен и заместитель председателя петербургской правозащитной организации "Гражданский Контроль" Юрий Вдовин. Юрий Вдовин: В процессе над Никитиным попран, вообще говоря, целый ряд фундаментальных прав человека и фундаментальных прав гражданина Никитина. Во всем мире, когда невозможно доказать вину, человек считается невиновным. У нас - отправляют неоднократно дело на доследование: "Ищите вину, докажите вину". Это чудовищно. Виктор Резунков: Заявил Юрий Вдовин. За ходом суда над Александром Никитиным внимательно следят и в Соединенных Штатах Америки. Бывший конгрессмен США Дэвид Скакс сказал. Дэвид Скакс (говорит по-английски). Виктор Резунков: "Дело Александра Никитина является делом, в котором у людей всего мира общий интерес. Это тот случай, когда обсуждаются права человека и вопросы защиты окружающей среды. Я думаю, именно поэтому на заседании ОБСЕ прошлым летом была принята резолюция относительно Александра Никитина. Александр Никитин - это тот человек, на которого мы возлагаем надежды по построению новой свободной России", - считает бывший конгрессмен США Дэвид Скакс. Но есть, похоже, в истории с Александром Никитиным и еще одна особенность. В этой истории, как в зеркале, отразилось внутриполитическое противостояние самой России, противостояние руководству страны, заявившему о намерении придерживаться курса на снижение международной напряженности со стороны так называемых "ястребов" - российских силовых структур. Ситуацию обосновал адвокат Александра Никитина Юрий Шмидт. Юрий Шмидт: Я хочу обратить ваше внимание на странное совпадение некоторых дат и фактов. 4 октября 1995 года после долгой, кропотливой подготовительной работы ученых, дипломатов, общественных деятелей, в первую очередь - экологов, министры иностранных дел России и Норвегии заключают меморандум о сотрудничестве в области ядерной безопасности. Это было 4 октября 1995 года. Параллельно работе дипломатов, параллельно работе тех, кто пытается сделать нашу жизнь более безопасной и укрепить добрососедские отношения, идет совершенно другая работа - по торпедированию готовящегося соглашения. ФСБ и "ястребы" из числа военных очень спешат. Они хотят добиться того, чтобы этот меморандум не был подписан, но не успевают. 4 октября подписывается меморандум, 5 октября - тоже 1995 года - возбуждается уголовное дело против экологической организации "Белуна" (немало содействовавшей и подготовке, в том числе, меморандума по ядерной безопасности) и против российских граждан, которые сотрудничают с "Белуной". Тем не менее, как я сказал, меморандум подписан, и сотрудничество продолжается и углубляется. На март 1996 года запланирован визит президента Ельцина в Норвегию, где готовится всеобъемлющая декларация о двусторонних отношениях, и, в частности, об обеспечении более безопасного мира на Севере России, в северном регионе. В феврале, незадолго до визита Ельцина, ФСБ заключает Никитина под стражу. Мои норвежские друзья могут подтвердить, как сильно омрачил арест Никитина визит Ельцина, в какое положение поставили нашего президента этим арестом. Виктор Резунков: Заявил адвокат Александра Никитина Юрий Шмидт. Правозащитники бьют тревогу. Тревогу бьют и экологи. Руководитель норвежской экологической организации "Белуна" Фредерик Халга говорит... Фредерик Халга (говорит по-английски). Виктор Резунков: "В течение этого года мы видим немало драматических ситуаций на севере России. Россияне стали бояться заниматься экологическими исследованиями по ядерным проблемам. Проблема в следующем: то, что открыто сегодня, может стать секретным завтра. Это означает, что многие люди боятся заниматься экологией из-за дела Александра Никитина. Печально, что ФСБ не желает изменить эту ситуацию к лучшему. "Белуна" - это экологическая организация, что бы ни говорила ФСБ. Мы должны иметь общие интересы, но не должны бороться друг с другом. На это у нас нет времени", - заявил руководитель "Белуны" Фредерик Халга. Вот такой международный резонанс получило дело обвиняемого в шпионаже капитана первого ранга в отставке Александра Никитина. Илья Дадашидзе: Это был репортаж Виктора Резункова. "Десять лет спустя". В этом судебном очерке, прозвучавшем в нашей передаче 8 сентября, Ольга Чайковская в очередной раз обращается к теме милицейского дознания и следствия. Ольга Чайковская: Анна Федоровна пришла домой после работы. В квартире - никого. Только почему-то сильно пахнет сгоревшей свеклой. Муж в гараже чинит машину, а дочь должна была быть дома. Ага! - в ванной комнате свет. Анна заглянула туда. Оля лежала в ванне под водой, связана, лица не видно, чем-то замотана голова... И вот - квартира полна милиции, идет фотосъемка. В ванной на кранах нашли ясные отпечатки пальцев. В кухне на полу - неизвестно чье кольцо. Пошли в гараж, где работал отец девочки, и увезли его в отдел. А потом стало известно, что Сергей Николаевич - кстати, был он, оказывается, отчимом, а не отцом - сознался в убийстве и объяснил, что произошло оно из-за свеклы. Он поручил свеклу Оле, а Оля ушла, не выключив электроплиты, и он в порыве гнева... Все это выглядело более чем странно. Сергей Николаевич был мягким, сдержанным человеком, дочь любил. Никто, в том числе и сама Оля, не знал, что она - не родная. Шло следствие, а потом был суд. Передо мной - его документы. Определение судебной коллегии по уголовным делам Мосгорсуда, председатель Г.А.Понюкова, 4 сентября 1989 года. Судьи как бы в недоумении. "Обвинение Максимова в убийстве, - пишут они, - основано на его признательных показаниях, которые, по его словам, он дал под воздействием дознавателей, в частности, угрожавших ему расстрелом. От этих показаний он вскоре отказался и сказал, что, вернувшись после ночного дежурства, лег спать, и действительно, проснулся от запаха гари, но Оли не дождался и ушел в гараж, примерно в половине двенадцатого, где ремонтировал машину, пока в половине третьего за ним не пришли милиционеры. В своих первоначальных показаниях Максимов отрицал вину. А на второй день написал чистосердечное признание. При этом он утверждал, что положил падчерицу на дне ванны ногами к водопроводным кранам и открыл горячую воду. Показания Максимова требовали тщательной проверки не только потому, что он от них отказался, но и потому, что они противоречат фактически установленным обстоятельствам. По заключению судебно-медицинского эксперта, признаков, характерных для воздействия горячей воды, на теле девочки, пролежавшей в ванне два часа, не обнаружено. Сама девочка, когда ее нашла мать, лежала не в том положении, о котором говорил Максимов". Тон судейского определения становится все более жестким: "В ходе следствия из ванной были изъяты керамические водопроводные краны, на которых были обнаружены три отпечатка, пригодных для исследования. Они не принадлежат Максимову. На вопрос о том, кому они принадлежат, следствие не ответило, а без этого данное дело не может быть решено". Установить, чьи следы остались на кранах, важно еще и потому, что из квартиры в тот день пропали некоторые предметы. Их пропажа может иметь важное значение в деле. В кухне на полу было обнаружено металлическое желтое кольцо с белым камнем - неизвестно кому принадлежащее. Оно тоже может иметь большое значение для дела. Между тем, даже не известно, где оно сейчас находится. Одно за другим, судьи перечисляют все нарушения законности, допущенные следствием. "Максимов выдвинул алиби, - продолжают судьи. - В час, когда наступила смерть девочки, он работал в гараже. И неоднократно требовал провести следственный эксперимент или техническую экспертизу, чтобы определить время, необходимое для произведенного им ремонта. В этом ходатайстве ему было отказано безмотивно, вопреки требованиям статьи 131 УПК". И вот, наконец, вывод: "При данных обстоятельствах следственные органы не имели права признать доказательства достаточными для предъявления Максимову обвинения в умышленном убийстве". Следствию была предъявлена целая система требований, необходимых для установления истины по делу. Как известно, любое требование суда следователь обязан выполнить беспрекословно. Поэтому, когда через четыре месяца состоялся новый суд, первый вопрос, который он рассматривал, был, естественно, о том, как следствие выполнило требования предыдущего суда. Оказалось - никак. К примеру, суд под председательством Понюковой указал, какие именно следственные эксперименты, экспертизы и расчеты нужно произвести, и вправе был ждать тут серьезного исследования. А получил два рапорта. Первый: в связи с эпизодом в ванной, следователь сообщал, что не видит необходимости производить тут эксперименты и расчеты. А второй - в связи с работой Максимова в гараже и его алиби. И тут следователь не стал звать специалистов проводить эксперименты. Он послал своего стажера "побеседовать" в некий техцентр "Жигули". Стажер поехал, "побеседовал" и написал об этом рапорт, который и был представлен Мосгорсуду. Невероятно! Правоохранительные органы осмелились на требования суда ответить не только отказом, но еще и прямым издевательством. На вопросы об отпечатках пальцев на кранах, о кольце на полу, о пропавших вещах вразумительного ответа они тоже не дали. Вновь дело возвращается на доследование, и вновь сопровождается жестким определением. Но если судьи видели, что нет никаких доказательств вины Максимова, почему они его не оправдали? Почему каждый раз оставляли его в тюрьме? О том-то и речь. А ведь был еще и третий суд. Из его определения мы узнаем, кстати, что на этот раз следствие вообще обошло молчанием вопрос о кранах. Коллегия четвертого по счету суда - председатель Коржиков, декабрь 1990 года, - сосредоточила внимание на тех методах, с помощью которых были получены признательные показания Максимова. Она сообщает, что "приняла меры к установлению и допросу лиц, допрашивавших Максимова в период задержания. Однако из-за неполного отражения их данных в процессуальных документах, не смогла допросить лиц, участвовавших в расследовании". Иначе говоря, часть дознавателей, допрашивавших Максимова, была скрыта от судей. Так шла эта дуэль суда со следствием, и все-таки, после очередного доследования, дело было передано судье, сколько знаю, собравшемуся на пенсию, и этот судья вынес, наконец, приговор. В основу его он положил те самые признательные показания, чистосердечные, но обстоятельствам преступления не соответствующие. В моем досье - заверенная копия приговора. На восьмой его странице есть показания того самого работника милиции, который отправился тогда в гараж задерживать Сергея Николаевича. По словам милиционера, Максимов сразу безропотно переоделся, словно ждал появления милиции, по дороге от гаража к дому стал выяснять, что случилось, хотя по его поведению было видно, что это именно он убил девочку из-за сгоревшей на плите свеклы. Подобный водевиль, может быть, и был бы забавен, если бы от него не зависели судьбы людей, уровень расследования и его результаты, если бы речь не шла о гибели ребенка. Казалось бы, любой юрист любой проверяющей инстанции - кассационной или надзорной - увидев эту свеклу, должен был, по крайней мере, удивиться, насторожиться и прочесть ну, хотя бы любое из определений Мосгорсуда, и ему все стало бы ясно. Только и нужно было, что - прочесть. Но за десять лет, несмотря на бесчисленные жалобы, не нашлось ни одного судьи, ни одного прокурора, который бы прочел. Дознание следствия в российском государстве пребывает в глубочайшем упадке. Это уже стало общим местом. Мы сами это только что видели, да и не трудно доказать это на великом множестве других судебных дел. Следственный аппарат в глубоком упадке, а дела, им расследованные, без запинки проходят через суд. Не странно ли это: оправдательные приговоры не составляют и одного процента от числа всех остальных? Может ли быть более убедительное свидетельство беспомощности третьей власти и большего ее унижения? Как было в советские времена, когда органы не ошибались, так и сейчас, когда всем уже видно, сколь часто и сколь грубо они ошибаются. На судей жмет их начальство, которое не прощает оправдательных приговоров. Известны случаи - было в печати - когда судью, который осмеливается оправдывать подсудимых, вообще лишают судебных полномочий. Делают это квалификационные коллегии - под каким-нибудь посторонним предлогом, конечно. Стоит судье оправдать подсудимого, поднимают крик следственные органы, обычно через какого-нибудь журналиста, что вот, мол, они, работники следствия, борются с преступностью, а судьи им в этом мешают. Они, правоохрана, нашли и уличили преступника, а судьи отпустили его на свободу. По непонятным причинам, Сергея Николаевича приговорили к пятнадцати годам усиленного режима. Отсидел он десять. Недавно, почти что - на днях, его помиловали, спасибо Комиссии по помилованию и ее председателю Анатолию Приставкину. Они готовят материал, который идет на подпись президенту. Живет он у матери - Анна Федоровна давно уже замужем. А отец его умер два года назад, так его и не дождавшись. Илья Дадашидзе: Это был судебный очерк Ольги Чайковской. Правозащитные новости декабря читает Альбина Лир. Альбина Лир: Верховный суд России обязал Московский городской суд принять к рассмотрению жалобу движения "За права человека" о порядке регистрации иногородних граждан в Москве. По мнению движения "За права человека", ужесточение порядка регистрации, введенное мэром Москвы Юрием Лужковым в сентябре текущего года, нарушает права граждан на свободу передвижения и выбор места жительства. Московский городской суд ранее отказался принять к рассмотрению жалобу движения "За права человека". Общественные организации и правозащитники протестуют против осуждения Дмитрия Неверовского, который добивался альтернативной службы в связи с ситуацией в российской армии и войной в Чечне. Правозащитники считают, что приговор в отношении Неверовского - это средство запугивания молодых людей, отказывающихся от военной службы по убеждениям. Городской суд Обнинска приговорил двадцатишестилетнего Неверовского к двум годам лишения свободы в колонии общего режима. На Украине количество заключенных в камере превышает норму в два с половиной раза, - заявил эксперт Совета Европы Кристофф Флюге, посетивший девятнадцать украинских тюрем и колоний. По мнению Флюге, это связано с применением устаревших норм Уголовного кодекса Украины и отсутствием альтернативных мер наказания. За последние семь месяцев число узников на Украине удвоилось и достигло двухсот сорока тысяч человек. На питание каждого заключенного на Украине в день тратится в пятнадцать раз меньше установленной нормы. Румыно-украинская межправительственная комиссия выразила официальный протест Украине в связи с нарушением прав румын, проживающих на территории страны. Заместитель министра иностранных дел Румынии Дие Конеску заявил, что румын, проживающих в Одесской, Черновицкой и Закарпатской областях, называют молдаванами, а румынскую литературу и язык изучают в разделе молдавской культуры. В день завершения мусульманского поста в Туркмении будут помилованы около семи тысяч граждан, осужденных за уголовные преступления. Президент республики Сапармурат Ниязов отметил, что пять тысяч человек будут освобождены досрочно, а двум тысячам будут сокращены сроки наказания. В 1999 году по амнистии в Туркмении досрочно вышли на свободу около двадцати двух тысяч человек. Илья Дадашидзе: Это были правозащитные новости, которые подготовила и прочитала Альбина Лир. "Журналист на чеченской войне". Этот репортаж Елены Фанайловой впервые прозвучал в программе "Человек имеет право" в начале декабря 1999 года. Елена Фанайлова: Десять дней назад корреспондента северокавказского бюро Радио Свобода Олега Кусова вместе с психологом Леонидом Смыком военные задержали на блокпосту "Кавказ". Рассказывает Олег Кусов. Олег Кусов: Блокпост "Кавказ-1", разделяющий Чечню и Ингушетию, в последнее время стал недоступным для журналистов. Но мне удалось проникнуть на их этот далеко не стратегически важный объект в качестве водителя ученого-психолога, занимающегося исследовательской работой среди военных, по поручению штаба 58-ой российской армии. Однако вдвоем мы очень быстро оказались без документов и автомобиля, который у нас изъяли сотрудники ОМОНа, по приказу коменданта блокпоста полковника Хрулева. Военные объявили, что для них мы - всего лишь нарушители особого режима, с явно, по их мнению, поддельными документами. После допроса сотрудниками ФСБ и тщательного обыска, меня и моего спутника определили в специальный вагончик для временно задержанных, который сами военные называют "зинданом". Трудно было понять, за кого именно приняли нас сотрудники спецслужб блокпоста "Кавказ-1" - то ли за чеченских шпионов, то ли за контрабандистов, - но никаких объяснений в это день от военных мы так и не получили. Как, впрочем, не получили их и на второй день. Находиться в "зиндане", почти на территории Чечни, целые сутки - это подарок, как для журналиста, так и для ученого-психолога. Где еще можно всю ночь напролет разговаривать с беженцем из Урус-Мартана (а это село считается оплотом ваххабизма в Чечне), тем более, что беженец - не кто иной, как старший брат полевого командира, члена правительства Масхадова - Ахмеда Закаева. Беженца звали Али. Али Закаева, как сообщил телеканал НТВ, российские спецслужбы решили использовать для наведения связи с его братом Ахмедом, а затем и с другими влиятельными людьми в Чечне. Но в ту ночь Али, видимо, еще не подозревал о своей будущей миссии. Главной проблемой для Али осталось больное сердце. К счастью, таблетки оказались в аптечке, предусмотрительно захваченной психологом в поездку. В полночь в "зиндан" завели двух молодых чеченцев из селения Самашки - Сулунбека и Асланбека. Омоновцы их называли "боевиками". По всей видимости, это их "раскрепостило", и двое из них стали избивать молодых чеченцев. Одного били ногой в живот, другого ударили пистолетом по голове. Правда, потом заботливо забинтовали пробитую голову. Сидели в "зиндане" российские офицеры, продавшие ингушам бочку солярки. Сидел русский раб, проживший в Чечне девять лет. На утро их всех отправили в Моздок, в фильтрационный лагерь. Продолжить наблюдения мне и психологу в этом лагере помешал ингушский президент Руслан Аушев. Он настоял на том, чтобы военные освободили нас. Уже после освобождения узнал об одном обстоятельстве. Оказывается, вечером того дня, когда мы были задержаны, за нас просто по-человечески полковника Хрулева попросили разные ингуши, работающие на постах "Авир-20", "Кавказ-1". Елена Фанайлова: Говорил Олег Кусов, корреспондент Радио Свобода на Кавказе. За месяц до задержания Олега Кусова у него отобрали диктофон. Тогда военные закрыли блокпост "Кавказ", и Олег пытался взять интервью у беженцев, столпившихся на пропускном пункте со стороны Ингушетии. Вырвал дикрофон у журналиста лично полковник Хрулев. Другой корреспондент северокавказского бюро Радио Свобода, Хасин Радуев, оставался в Грозном до начала бомбардировок. Хасин рассказывает о трагическом положении, в котором находятся чеченские журналисты. Хасин Радуев: К началу второй военной кампании в Чечне чеченские журналисты, работающие на иностранные средства массовой информации, в том числе и российские, напоминали жалкие остатки некогда элитной части после катастрофического поражения. Отношение властей к журналистам стало весьма прохладным после того, как по российским телеканалам пошла исключительно негативная информация о событиях в Чечне. Корреспондент ОРТ Люма Чабаев из-за угроз - как со стороны силовых органов республики, так и со стороны лидеров антимасхадовской оппозиции, - вынужден был покинуть республику пешком, перейдя через ставропольскую границу. Вооруженные бандиты отобрали у него по дороге новую автомашину "Жигули" со всем содержимым. Чуть раньше видеооператор ОРТ провел холодную ночь в подвале какого-то полулегального сверхсекретного спецподразделения. Его взяли прямо на площади Свободы в центре Грозного, где он готовился к съемке выступления на митинге президента Масхадова. Причем, как потом выяснилось, к его задержанию имели непосредственное отношение те люди, которые сейчас обслуживают мирный приход российских войск в Гудермес. Журналиста удалось вытащить из подвальной камеры - вследствие длительных переговоров с высокими начальниками официальных спецслужб, благодаря усилиям находящегося сейчас в московской тюрьме Маирбека Вычагаева. В то время он был пресс-секретарем Масхадова. Служебную автомашину "Нива" не отдали, так же, как и штатив от видеокамеры "Бетакам". По всей видимости, он приглянулся кому-то из охранников задержанного и теперь, наверное, стоит в каком-нибудь подвале, в качестве вешалки для автоматов. А может, валяется, никому не нужный. Лишился своего автомобиля и оператор ТВ-Центра Асланбек Дадаев. Вооруженные люди отвезли его в лес, отобрали документы, деньги и пешком отправили на все четыре стороны. Угон автомобилей журналистов в Грозном, кстати, стал обычным явлением. Причем, делалось это по специальной наводке. Жертвами этого преступления стали еще трое иностранных журналистов. Многие чеченские журналисты из-за различных случайностей прошли через так называемые "шариатско-палочные" чистилища. Два месяца назад в руках похитителей уже во второй раз побывал корреспондент ИТАР-ТАСС Саид Исаев. Вместе с ним был похищен и его водитель. Они попытались бежать, но неудачно - оба получили ранения. Но с испорченным товаром, учитывая трудное время - началась война - бандиты решили не возиться. Из-за невозможности нормально работать многие журналисты уехали в села и в Грозном появлялись крайне редко. Кое-кто из них даже отрастил бороду для того, чтобы затеряться среди потенциальных похитителей. С началом бомбардировок работать в Чечне стало относительно легче. Власти с удовольствием общались с журналистами и даже, при необходимости, обеспечивали их вооруженной охраной. Опасность появилась с другой стороны. Это российские штурмовики и бомбардировщики, атакующие автотранспорт на дорогах республики. Уже после начала второй чеченской войны в Грозном, во время ракетного обстрела центрального рынка, погиб корреспондент газеты "Грозненский рабочий" Супьян Эпендиев, а на окраине Шаим-Юрта, на автодороге "Баку-Ростов" под бомбардировку попал оператор ТВ-Центра Рамзан Межидов. Он производил видеосъемку воздушных атак штурмовиков на колонну беженцев и умер по дороге в больницу от осколочного ранения. Сейчас положение чеченцев, работающих в качестве стрингеров на различные средства массовой информации, самое незавидное. Они работают на той стороне, которая российскими военными воспринимается, как территория, подконтрольная террористам и бандитам. В случае чего - за них не заступится никто, и никто, кроме родственников, их искать не будет. Елена Фанайлова: Журналисты оказываются одними из самых незащищенных участников этой трагедии, - считает Алексей Симонов, руководитель Фонда защиты гласности. Алексей Симонов: К сожалению, наше государство так и не научилось обеспечивать информационно какие бы то ни было свои действия. Происходит это от того, что пренебрежение к общественному мнению, традиционно выращенное советской властью, подхватили ее последователи, ныне стоящие у антисоветской якобы власти. Сюда естественным образом входят и все различные проявления этого, я бы сказал, информационного нигилизма. При этих условиях можно задержать журналистов свободного издания и издеваться над ними, и только под личное вмешательство президента республики отпустить их и не пропустить через фильтрационные лагеря. Только под это можно поставить зарубежных журналистов в ситуацию, когда никакой другой информации, кроме как информации от российского информационного центра, они получать не могут, а информация эта, будучи монополизирована, становится чистой пропагандой, лживой, как и всякая пропаганда, и бесполезной, с точки зрения информационного ее содержания. И, наконец - то, что меня волнует больше всего, и то, что мне страшнее всего - это безумная ситуация, в которой заложниками оказались журналисты чеченской национальности, которые единственные имели возможность в период между войнами реально работать на различные информационные каналы. В свое время мы с Олегом Панфиловым начинали книгу, третью книгу из серии "Журналист на чеченской войне. Информационная война в Чечне", мы хотели сделать книгу "Информационная блокада в Чечне". Информационная блокада оказалась столь сильна, что мы не смогли сделать эту книгу. Она включала в себя и захват в заложники журналистов российских средств массовой информации чеченскими бандитами, и отсутствие объективной информации вовне, и проблемы, которые возникли у единственного, по сути дела, источника информации - чеченских журналистов там. То, что с ними происходит там - и происходило, и происходит - это на самом деле, как капля воды, в которой виден океан. Это судьба, на самом деле, той самой журналистики в тех самых информационных условиях, в которых она сейчас находится. То есть, сколько-нибудь приближенная к фактам, реальная журналистика не нужна никому. Вот так, как сегодня не нужны эти чеченские журналисты. Они становятся врагами для своих боевиков, и они становятся подозрительными для российских властей. Они становятся заложниками, в сущности, той правды, которую единственную могут только они и откопать, для всего мирового сообщества, о том, что там происходит. Вот какая ситуация создалась сегодня в Чечне, и мне она кажется чрезвычайно тревожной не только для Чечни, а для всего информационного пространства России, потому что этот опыт очень естественным образом может быть расширен и востребован на куда большей российской территории. Илья Дадашидзе: Это был репортаж Елены Фанайловой "Журналист на чеченской войне". Безработные инвалиды. Репортаж Марины Катыс. Марина Катыс: В последние годы для многих россиян главной проблемой стало устройство на работу. "Биржа труда" и "пособие по безработице" перестали быть отвлеченными понятиями для многих, в прошлом - вполне благополучных людей. Но наиболее неблагоприятно рост безработицы в стране сказался на судьбах инвалидов, которые потеряли последнюю надежду на получение работы. Они не нужны ни одному работодателю. Пример тому - безвыходная ситуация, в которой оказалась инвалид третьей группы Анна Абрамова. Третья группа инвалидности не исключает возможности работы по специальности, но - с неполным рабочим днем и одним дополнительным выходным. По профессии Анна Викторовна редактор, окончила полиграфический институт. Однако уже три года она не может устроиться на работу даже ночным сторожем. А прожить в Москве на пенсию по инвалидности, которая сегодня равна четыремстам пятидесяти рублям, просто невозможно. Что делать, Анна Викторовна не знает. Анна Абрамова: Мне тридцать восемь лет, и я инвалид. Была больна с детства, инвалидность получила недавно. Диагноз у меня - "сколиоз", и трудовая рекомендация такая: "Может работать по специальности с неполным рабочим днем". Я не настолько больна, чтобы быть выброшенной из жизни. Я безуспешно третий год пытаюсь устроиться на работу. Как только я говорю, что я - инвалид третьей группы, спрашивают справку ВТЭК и смотрят трудовую рекомендацию. Что их не устраивает? Не устраивает начальников отделов кадров неполный рабочий день. Вот мне говорили: "Если бы у вас было еще приписано "может работать сторожем, контролером" - тогда бы мы вас взяли. Мы не можем предоставить вам работу с неполным рабочим днем". Я говорю обычно: "Хорошо, льгот мне не надо. Мне не нужен дополнительный выходной, мне не нужно сокращать мое рабочее время. Пожалуйста, я буду работать полный рабочий день". - "Мы не имеем пава. Пойдите к председателю ВТЭК своему и скажите, чтобы председатель вашей ВТЭК травматологической, - а моя ВТЭК при ЦИТО, - пусть вам там напишут в вашей справке, что вы можете работать сторожем, контролером. Пусть изменят, фактически, ведь это будет изменение трудовой рекомендации". Я иду во ВТЭК. Нахожу председателя. Председатель говорит: "Извините, если у вас написано "может работать по специальности, и специальность ваша связана с умственным трудом, то подразумевается, что вы уж точно можете работать ночным сторожем или контролером". А по специальности я редактор, оканчивала полиграфический институт. И тогда я говорю: "Вы понимаете, куда бы я не пришла... Я вас прошу: сделайте такое одолжение, напишите мне эту мелочь, сделайте". Вот я уже по опыту знаю, что в таких случаях так называемое выкачивание своих прав бессильно. Надо просто попросить. Просто попросить. И я эту председателя ВТЭК, эту даму, просила: "Сделайте мне... Вот два слова припишите, поставьте..." - мне даже кадровики говорили: печать не нужна. Но вот эти формалисты из комиссии ВТЭК говорят: "Нет, раз - оговорка, значит, нужно поставить еще одну печать". Я говорю6 "Ну, сделайте мне. Напишите два слова и поставьте свою печать. Я тогда буду довольна и счастлива, и я буду работать. Мне нечего есть". Мне отвечают: "Все хотят есть и пить. Времена такие". Насколько же мы обросли толстой кожей и привыкли быть нищими. Я снова думаю, что мне делать, куда мне идти. Тут кадровичка умная попалась, говорит: "Пойдите в поликлинику, к главному врачу. Главный врач как бы член ВТЭК". А врач мне говорит: "По закону я - никто. Единственное, что вы можете сделать - пойти во ВТЭК. Снова пойти во ВТЭК, снова умолять, просить эту самую даму, председателя ВТЭК при ЦИТО, и снова сказать ей, чтобы она вам изменила трудовую рекомендацию". И я почувствовала, что дело мое безнадежно. Единственный мой выход - найти порядочного кадровика. Порядочный кадровик мне так сказала: "Вы понимаете, делайте что хотите, но деритесь за эти два слова". Как это сделать, я не представляю. У всех такая проблема. Была у нас одна дама. Она пришла к своей председателю ВТЭК при поликлинике и говорит: "Вот если ты, - она встала на подоконник, - если ты, - говорит, - сейчас же мне не напишешь чего нужно, выброшусь из окна. У меня двое детей голодных сидят. Если останусь жива, ты меня будешь кормить, а если помру, двух моих голодных детей тоже будешь ты кормить". Та ей все-таки что-то написала. Я хотела все-таки обратиться в суд. Ну, что же, в самом деле, происходит? Куда ни кинь - везде клин. В городской управе мне так сказал адвокат: "Это безнадежное дело". О законе о квоте я знала чуть ли не с первого дня его выхода. Что это такое? Тридцать процентов инвалидов на каждом предприятии. Свободны от квоты предприятия только те, куда вложены деньги инвалидов, или хозяин - инвалид. То есть - не свободен от квоты никто. Но закон практически не работает. Я разговаривала об этом законе с разными людьми. А как вы проверите, есть ли там тридцать процентов инвалидов? Да никак. То есть - закон о квоте мне не поможет. Я состою на бирже труда. Однако состоять ан учете и получат пособие мне не очень выгодно. Пособие - восемьдесят три рубля. Ну, допустим, восемьдесят три рубля - мне на лекарства, они тоже на дороге не валяются, но выгоды, в общем, тоже никакой. Мне никто никогда не даст вакансии по специальности, поскольку я работала до сих пор внештатным корреспондентом, в трудовой книжке это не отражено. Марина Катыс: Ну, вот сейчас вы получаете пенсию по инвалидности, и это единственный источник вашего дохода... Анна Абрамова: Совершенно верно. Марина Катыс: Каков ее размер? Анна Абрамова: Четыреста пятьдесят рублей. Марина Катыс: И это все деньги, которыми вы располагаете в течение месяца? Анна Абрамова: Да, все. Правда, меня еще подкармливают люди, но это, так сказать, благотворители. Марина Катыс: К сожалению, действительно, с юридической точки зрения, ситуация, в которой оказалась Анна Абрамова, не позволяет надеяться на благоприятное для Анны Викторовны решение этого вопроса в судебном порядке. По мнению юристов, рассчитывать она может только на добросердечие председателя ВТЭК. А ведь единственное, о чем мечтает Анна Абрамова - это, как она сама признается... Анна Абрамова: ...получить вакансию ночного сторожа в теплом, сухом помещении. А еще очень бы мне хотелось разобраться до конца в ситуации. Что же это все-таки за закон такой? Из ВТЭК меня посылают в отдел кадров. Отдел кадров посылает во ВТЭК. Что происходит? Илья Дадашидзе: После этого репортажа Марины Катыс в московскую редакцию Радио Свобода начались телефонные звонки. Слушатели предлагали героине репортажа Марины Катыс помочь с работой. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
