Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
30.9.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[28-12-01]
Документы прошлогоРедактор и ведущий Анатолий Стреляный Из записки члена редакции «Крестьянской газеты» Петра Парфенова «Настроение и быт современной деревни. (По наблюдениям и впечатлениям отпускника)». В феврале 1925 г. с этим документом ознакомился Сталина, распорядившийся направить его для прочтения и другим большевистским вождям. В записках Парфенова использованы сокращения: волисполком - волостной исполнительный комитет Советов, совработники - советские работники. «В Барнауле, на пристани, в полураскрытом сарае сотни людей ожидающих парохода. Почти все - крестьяне, местные и переселенцы. Один сторожил рассказывает другим, «вот по этой самой Оби ходило каженный день по пароходу, а то и больше. Дня ждать не приходилось. А билет был дешевле. Теперь же два парохода - всего в неделю и билет - дороже. Кажись, войны нигде нет, мир наступил, а пароходы не прибавляются, цены тоже - не уменьшаются». Рязанские и тамбовские «ходоки» поддакивают сибиряку и начинают делиться своими соображениями, что «у них на Оке, - то же самое». Вместе с ними сидят и «за кампанию» чай пьют отпускники: рабочие и красноармейцы. Они также поддакивают, или в лучшем случае молчат. И у всех ожидающих и мокнущих под дождем создается к «настоящим порядкам» весьма недружелюбное отношение. Большой пароход «Коммунист», в прошлом «Илья Фуксман». Имеется на нем 1-ый, 2-й и 3 класс. Причем, все каюты прежнего 2-го класса теперь считаются первым классом, прежний 3-й класс - теперь называется - вторым, а для пассажиров 3-го класса не отведено совершенно никакого определенного места: они размещаются в пароходах у трюмов сходен, в носовой части, на дровах и т.д. Их много, в несколько раз больше, чем в первых двух классах, и они чувствуют себя прескверно, т.к. кроме тесноты, духоты, насекомых, за сутки езды, почти всегда их перегоняют с одного места на другое, особенно - на остановках, когда принимают груз или дрова. Часто людей заставляют освободить место для коровы или лошади, которым отводится определенная часть территории 3-го класса. Среди третьеклассных пассажиров есть безработные интеллигенты, торговцы и много крестьян, красноармейцев, бывших фронтовиков. Немало из них в прошлом ездило в 1 - 2 классе и разницу между 1-м классом и палубой они отлично понимают. Поэтому можно наблюдать исключительно критическое и даже враждебное отношение третьеклассников к каютникам. В особенности, когда наверху едут знакомые III-му классу совработники и коммунисты «первого класса - недостойные». Эта враждебность проявляется во всем. Например: пассажирка с палубы, по рассказам, дочь бывшего томского богача, очень хорошо сыграла несколько вещей на пианино, находящемся в столовой 1 класса. Музыка настолько понравилась, что сверху пришли на палубу просить ее сыграть еще, даже предлагая купить ей билет 1-го класса, но третьеклассники так дружно стали просить ее, чтобы она отказалась играть «новым господам», что эта девица вызывающим тоном отрезала: «я предпочитаю валяться на палубе» и пришедшие за ней ушли ни с чем, осмеянные и освистанные». В г. Камне, при покупке билета, при расчете за обед в столовой, при уплате за лекарство, - везде предлагают в обязательном порядке приобрести один десятикопеечный «кирпич» на постройку рабочего дворца в Новониколаевске. Причем этот обязательный «кирпич» называется «добровольным пожертвованием». Для каменского мужика десять копеек не пустяк, к 30 - большие деньги, почти пуд пшеницы. И на этой почве приходилось видеть много эксцессов... Я ехал вместе с тов. Ткаченко Ф.М., заместителем заведывающего Новониколаевским Губземуправлением, отпускником и моим соседом по деревне. Ехать нам предстояло 120 верст. Поэтому в 40 верстах от Камня, в большом селе Телеутском, мы решили передохнуть, попить чаю. К местным властям заезжать не хотелось. Начали искать, где остановиться частным образом. Было два часа дня. Заходим в одну избу, другую - отказывают, осмотрев нас испытующим взглядом. Заходим в третий дом, хозяин во дворе, но направляет нас в избу, удивляемся, но однако послушно идем; здесь весьма молодая еще женщина, очень бедно одетая, даже не спрашивая, кто мы, тоже наотрез отказывает, и с каким-то надрывом. И только в следующем дому нам повезло, хотя он принадлежал весьма зажиточному хозяину, который с большим любопытством закидал меня вопросами, как только обнаружилось, что я - из «самой» Москвы. Когда мы в следующем селе рассказали знакомому крестьянину это он сразу же спросил: «Вы шапки снимали, когда заходили в избу? Крестились?» - «Нет, конечно». - «Тогда приходится удивляться, кто же это вас все-таки напоил чаем. Вы у кого останавливались?» - Мы объяснили. - Ну, теперь понятно. У него сын «без вестей», и он всех проезжих о нем расспрашивает. В другой раз и он не примет, т.к. коммунистов у нас очень недолюбливают. Но ведь у нас на лбу не написано, кто мы? - Вы сами написали, раз не перекрестились при иконах. Стало все понятно, но отнюдь - не легче. Тем более, что дело тут - совсем не в иконах. Мы обнаружили мужицкий «пароль», по которому они узнают, с кем имеют дело. Не снять шапки при иконах в глазах таких крестьян означает - паспорт коммуниста. Обстановка в деревне, хотя мы с нею никогда не порывали, настолько ошарашила нас, что первое время мы не знали, как себя держать даже с знакомыми, товарищами и родственниками. Сговорились, однако, присмотревшись основательней - поговорить с мужиками «начистоту», сделать пару - другую докладов. Но тов. Ткаченко не выдержал первым. Намереваясь пробыть у своих родных не меньше месяца - на пятый день уехал отдыхать на курорт, где его не знали и где он мог затереться в толпе других отдыхающих. О налогах, кулаках и бывших политруках. В своей волости застал в полном разгаре кампанию по выявлению объектов обложения единого сельхозналога. Шла молчаливая, мало заметная на первый взгляд, но упорная и непримиримая борьба налогоплательщиков с фининспектурой. Конкретно, было два лагеря между собою враждебных: крестьяне все поголовно и волисполком с коммунистами «чужаками». А между ними несколько местных коммунистов, помогающих и той и другой стороне. Картина, примерно такая. Сход не шумный и не крикливый. На нем фининспектор, или представитель волисполкома опрашивает каждого по списку: сколько скота, инвентаря, десятин посева, какая постройка? Предварительно кратко сообщается, что налог будет небольшой, с фактического посева, денежный; зачитываются соответствующие декреты и приказы о том, какое наказание понесет, говорящий неправду. Но правды не говорит никто, ни бедный, ни богатый, ни родственник коммуниста, ни отец комсомольца. Фининспектору не верят, тем более, что он сам не может сказать, какой будет разряд урожайности и сколько рублей с десятины. Соблюдается единый фронт. Допустим, Павел Иванов показывает, что у него 5 лошадей, 4 коровы, деревянный дом с амбаром, сеялка, жатка, ибо это скрыть нельзя, но посева только пять десятин. Иван Сидоров, стоит с ним рядом, слышит это и знает, что Иванов говорит неправду, что у него не 5, а 25 десятин посева, но молчит, хотя зол на него, так как Иванов не дал ему взаймы хлеба, потому что сейчас наступит его очередь и он также будет в глаза, при всем сходе, обманывать фининспектора. Но у волисполкома есть контрольные цифры... Он собирается еще, потом еще и еще, а до контрольной цифры все еще далеко. Волисполком тем более, если он состоит из местных работников, отписывает в уезд, что больших цифр дать не может, в ответ получает новые приказы и предписания. Власть начинает нервничать, крестьяне тоже. Они уже прибавили и Павел Иванов, ругаясь во все легкие, при четвертом опросе указал, что у него 15 десятин. Но этого мало. Фининспектор начинает угрожать. Но крестьяне упорно больше не прибавляют. Атмосфера накаляется еще сильнее, когда волисполком... назначает комиссию для обследования засева на месте. Комиссий назначается много, все они привлекают понятых, использую для этого иногда не совсем подобающие моменты. Так, например, двое крестьян поссорились, судились, или под судом: их привлекают один против другого, как понятого. Но и этот способ реального дает мало: за месяцы кампании крестьянин десятки раз обмеряет свои десятины и комиссии покажет столько, сколько показал до обмера: понятые здесь проходят через его полосы, мимо них и... молчат. У них быть может тоже будут мерить! А кроме того, есть еще одно оправдание: власть уедет, а мужик останется и еще добром за это заплатит. Словом, на лицо - круговая порука. Но за то волисполком свирепо расправляется с теми, у кого он найдет «лишок», хотя бы четверть десятины, что при весьма своеобразных мужицких «саженях» случается довольно часто. Есть случаи, когда за полдесятины у мужиков конфисковали скот и инвентарь, а самих гоняли на «отсидку» в уезд. В общем же и целом система обмера пашни, не увеличивая цифр в требуемом количестве, дает иное: она воспринимается крестьянами, как самое тяжелое личное оскорбление; гораздо скорей они могут забыть штраф, арест, чем это принудительное обследование их посевов». Письмо внучки Германа Лопатина - друга Карла Маркса. «Дорогой Иосиф Виссарионович, больше всего на свете я хотела бы увидать Вас. Я уверена, что Вы бы поняли все. До сих пор я ни разу не писала Вам, потому что ведь не читаете же Вы сами все письма, которые Вам пишут. А писать с мыслью, что по всей вероятности, мое письмо не попадет лично к Вам, мне казалось невозможным. Сейчас мне так нехорошо, что я просто должна написать Вам. И всеми силами души надеюсь, что мое письмо Вы прочтете сами. По отцу я родная внучка Германа Лопатина, папа по образованию юрист и до революции работал в группе защитников, которые вели политические процессы, выступая под фамилией Барт, т.к. родился в то время, когда дедушка жил за границей под этой фамилией. Уже после того, когда дед вышел из Шлиссельбургской крепости, они восстановили папину фамилию, и папа стал Лопатиным-Барт. До последнего времени отец был на персональной пенсии и немного работал в Бумажном Институте. Я пишу это все не только по тому, чтобы Вы знали мое «социальное происхождение», а потому, что я люблю и деда и отца и потому, чтобы Вы поняли меня. Мы с сестрой с детства больше чем любили и гордились дедушкой. Очень смутно мы его помним. Мы всегда ощущали и воспринимали деда как-то неразрывно от нас самих и нам всегда хотелось быть достойными его. Это со времени нашей сознательной жизни утвердило в нас какой-то внутренний стерженек. Этот стерженек особенно привязывает к жизни, ощущаешь, что ты действительно неразрывная частица всего целого. Еще со школьных времен мы любили политическую экономию, а затем в Университете семинары по политэкономии и философии были нашими любимыми. И всегда бывало такое чувство, что это не так, не сам по себе семинар, а это не только жизнь, а самое главное и органически твое и какие-нибудь там неудачи и огорчения вобщем такая ерунда. Можно было и тогда и теперь, что называется засыпаться на экзамене, но это ничего не значит, потому что внутреннее это все неразрывно твое. И потому жить так хорошо и понятно. А благодаря «духовному наследству» деда и Маркс, и Энгельс, и Ленин, и Вы не просто те, у которых нужно учиться, а близкие и по настоящему родные и понятные люди, которые обязательно поняли бы и любили нас. Кажется, что Маркс любил не только дедушку, но и нас бы любил, потому что мы его любим. А если бы я увидала Вас, я бы могла разговаривать с Вами так, как я могу говорить только с сестрой, также как и это письмо, я сама прочла бы только ей. Начавшиеся серьезные огорчения мы переносили относительно легко, потому что основное оставалось нашим и с нами. В 1934 г. мы с сестрой (мы близнецы) кончили Ленинградский университет, обе по специальности экономической географии. И обе начали работать в Герграфическо-Экономическом институте при университете. В 1935 г. вместе с ее мужем сестре пришлось уехать из Ленинграда в Куйбышев. Сначала они были без работы, затем устроились и сейчас работают на Волгострое. То, что Нинка лишилась возможности работать по специальности - это еще ничего, потому что работа на большом строительстве, да еще при том стиле отношений, который она умеет устанавливать с людьми (вернее не «устанавливать», а это само собой получается) - дает очень многое. Но вот то, что Нинка и вдруг административно-высланная, это больше чем ужасно. Мы с ней решили, что в конце концов такие случайности вполне закономерны и раскисать и терять себя не нужно. И я всегда внутренне горжусь, наблюдая ее. В феврале месяце этого года арестовали отца. И меня больше всего поразило, что во время обыска вместе с какими-то мелочами взяли рукопись деда, и хотели взять удостоверение, написанное рукой дедушки о том, что папа его сын и может носить фамилию Лопатина, но удостоверение это по просьбе мамы оставили. Мы с мамой надеялись, что все это скоро и благополучно кончится. А пока, что занялась обязанностью главы семьи: у меня мама и племянник от покойной старшей сестры. Но в конце июня мы узнали, что папа 19 июня выслан и неизвестно куда. В июле я была у сестры и получила от мамы письма, что с нее взяли подписку о невыезде, и мне тоже принесли повестку. Мама сказала, что я приеду к 1 августа, и теперь каждый день меня могут вызвать, а потом выслать нас обоих или может быть одну маму. Конечно, можно было сразу же после того, как мы узнали о папе - уехать из Ленинграда, но мы этого не хотим и не можем. Для меня это вопрос мировоззрения, я бы не могла считать себя ни членом общества, ни эконом-географом. Специальность эконом-география обязывает очень ко многому, а я ее люблю и чувствую, что она моя. Если это окажется возможным, я, может быть, и уехала бы работать к сестре - на Волгострой и перевезла бы туда маму и племянника. Меня притягивает работа на строительстве, а работать опять вместе с сестрой было бы счастьем. Но это опять-таки в том случае, если это не будет считаться «бегством из Ленинграда». Иосиф Виссарионович, поверьте, я не могу и не должна быть неравноправным членом общества. Я очень прошу Вас помочь отцу и нам. Если теперь уж ничего нельзя сделать для отца, то, пожалуйста, помогите нам с мамой (мама - Екатерина Ивановна Барт) расстаться с подписками или вернуть нам паспорта, если к этому времени нас или одну из нас вышлют. Искренне уважающая и любящая Вас Елена Бруновна Лопатина-Барт. 2.VIII.38 г.» «О реагировании трудящихся Ворошиловградской области на вопросы международного и внутреннего положения Советского Союза». В документе использованы сокращения: ВКП (б) - Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков), КП(б) У - Коммунистическая партия (большевиков) Украины, МТС - машинно-тракторная станция. «Москва, ЦК ВКП(б) Управление пропаганды и агитации тов. Александрову Г. Ф. Рабочие, колхозники и интеллигенция области, как и весь советский народ, всецело поддерживают мероприятия партии и правительства, связанные с внутренней и международной политикой Советского Союза, отвечая на них массовым политическим и производственным подъемом, разворотом социалистического соревнования. Трудящиеся области стремятся ознаменовать славную 30-ю годовщину Великого Октября производственными подарками, досрочным выполнением плана 2-го года послевоенной пятилетки. Однако, наряду с положительным реагированием абсолютного большинства населения области, со стороны отдельных лиц имеют место факты отрицательных настроений, выражающих подчас антисоветский и националистический характер. Так, например: Кордаш Ульяна, из бедняков, колхозница колхоза им. Ворошилова, Беловодского района, на предложение председателя колхоза лучше работать, чтобы быстрее рассчитаться с госпоставками, 13 июля 1947 г. заявила: «...не нужно торопиться с уборкой, пока будем убирать, так нам хлеб будут давать, а как кончим уборку, хлеба все равно не увидим...». Дураков Д. В. - рабочий завода им. Артема среди печников в цеху 7 июля 1947 г. заявил: «Нашим правителям, видно, не нужен народ потому, что нет ни хлеба, ни продуктов. Гибнут люди, а правительство об этом не беспокоится, мучается рабочий от недостатка питания»... Нигашова Надежда - колхозница села Макаров Яр, Ново-Светловского района, 2 августа 1947 года, между своих родственников заявила: «Народ сейчас прямо такой расстроенный, столько хлеба на токах было и все вывезли, а получать мне по 500 грамм, так обидно, столько потратили сил и ничего не заработали. Сколько неправды, нет настроения больше работать, а косить еще 70 га...» Слепушкина Клавдия Григорьевна - репатриантка, жительница с. Шульгинка, Старобельского района - 13 июля 1947 года среди колхозников заявила: «Сейчас весь хлеб вывозят в Россию, а Украина снова будет голодать. Правители говорят, что Украина не захотела воевать с Германией, а воевали русские и теперь власть принадлежит русским. Война неизбежна, да без нее и нельзя жить, ибо Украина погибнет под властью России...» Шаблев Павел Артемович, житель села Каменка, Марковского района, работает бухгалтером МТС, 12 июля 1947 г. среди работников сельпо заявил: «...сейчас все врут, начиная от Москвы и заканчивая работниками местных организаций. Поэтому люди потеряли надежду и доверие в своих правителей. Одним словом, хороша советская власть, да длинная, если бы короче была, было лучше...» Юрьев С. Г. - рабочий завода «20 лет Октября» 15 июля 1947 года в беседе с рабочими, касаясь международной обстановки, заявил: «Весной 1948 года все-таки произойдет столкновение между СССР и Англо-американским блоком потому, что два различных строя существовать долго не могут. США богатая страна, а у нас люди мрут от голода и еще многие умрут...» Хлыповка Илья Клементьевич - житель села Михайловки, Ворошиловского района, сектант, 13 июля 1947 года среди своих единомышленников - сектантов заявил: «Украину скоро сдадут Америке, потому советские спешат вывозить весь хлеб с Украины, Америка сказала - хлеб вывозите, только оставьте на 2 недели запас и ввозите коммунистов, комсомольцев, а также всех активистов, но общего народа не трогайте. При немцах, на Украине было хорошо, все было вольно, свободно, а когда будет Америка, то будет еще лучше». Тесленко Фира - репатриированная, сектантка, жительница пос. им. Тельмана, 31 июля заявила: «Если бы я знала, что в России так будет, я бы никогда сюда не приехала. Нас оставляли американцы у себя. Вот теперь я вспоминаю слово американского офицера, который говорил: «Когда заключили договор с Советским Союзом о помощи в войне, то там было сказано, чтобы по окончанию войны были распущены колхозы, коммунистическая партия, комсомол и вообще чтобы советские приняли американские порядки, а если советские уклонятся от этого договора, то Советский Союз будет разбит всем миром и в России будет установлен весь порядок Америки. И я верю, что все-равно так будет...» Решетняк С. В. - жительница с. Половинкино, Старобельского района, между своих односельчан заявила; «Муж поступил на работу в городе, получает 500 рублей и 500 грамм хлеба и там больше ничего не дают, я с детьми голодаю, их в детясли не принимают. В огороде все выгорело, тот год пережили, а в этом году умирать придется. Салов Денис Моисеевич, бывший член ВКП(б), в период оккупации проявил себя, как пособник, работает детфельдшером в Евсугском районе. 19 июля 1947 г. среди колхозников по вопросу невыхода на работу сказал: «Сколько не работай - все равно ничего не получишь. Хлеб, который имеется в колхозе, заберет государство, а колхозники снова будут голодать». Секретарь Обкома КП(б)У по пропаганде Н. Шевчук 14 августа 1947 г.» В передаче использованы документы из Российского государственного архива социально-политической истории. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
